Пусть мой дом до самой крыши заметут хлопья снега. И они даже не будут помышлять о том, что это возможно: таять до весны. Пусть через небольшую прогалину оконного стекла я смогу видеть пронзительно тёмно-синее, готовящееся стать зимним небо. Я буду открывать иногда свое окно, и запускать себе в комнату снег - пусть греется; а я стану лепить снежки и раскладывать по комнате их, похожих на спящих белых крольчат, спрятавших свой розовый нос. Ничего, что вместо них обнаружу воду, ведь я почти научилась смиряться и не печалиться уходящему, противостоять которому не в силах.
А плотную снежную стену за окном я сделаю ровной, как альбомный лист, и начну рисовать картины: непродуманные, не наброски, измеренные десятки раз, а начну рисовать, следуя минутному настроению, буду формировать картину пальцами, как скульптор, оттаивая линии, проводя бороздки, до тех пор, пока не заледенеют ладони, и буду наслаждаться сверкающим снежным рисунком, который останется на этой стене ненадолго, ведь скоро его сменит новый, такой же чувственный отпечаток настроения, скользнувшего в душе, как забывшаяся рука по клавишам, оставившим неясный мотив.
Отполирую мою стену, сделаю её зеркальной, и когда я добьюсь этого, остановлюсь, вдруг увидев себя внутри, рассмотрев ледяную себя. Ещё одна я - мой холодный ледяной двойник, смотрящий сквозь меня.
Я без надежды вглядывалась вдаль уходящих, занесённых мокрым снегом рельс, в ожидании трамвая, но, однако, улыбалась… Чему? Сегодняшний день был воплощением того, чем нас обычно пугают синоптики - штормовым предупреждением: непрекращающийся снегопад с утра, деревья, тяжело склоняющиеся под непривычным весом веток до земли, размокшая земля под ногами, но вместо асфальта - гололёд. Мои ботинки давно не выдержали схватки с сыростью и промокли; и меня от летящего прямо в лицо снега не защищала ни зимняя шапочка, надвинутая до самых глаз, ни капюшон поверх неё. А трамвая не было так давно, что многие на остановке в тщетном его ожидании стояли на путях, принимая каждый появляющийся свет фар из-за далёкого поворота за чудом возникший из сгущающейся тьмы вожделенный трамвай. Стремительно надвигающийся вечер, ненастье, подобное которому давно не случалось, захватившее и сковавшее город, на невзыскательный взгляд не давало ни малейшего повода к появлению улыбки на лице…
Когда последняя надежда растворилась где-то в буйном снежном вихре, неустанно кружащем в быстро холодеющем воздухе, я решилась пойти пешком. Иногда моя улыбка опять возникала; уходя, оставляя лицо спокойным, с затаившимися в уголках губ ожиданием.
Я поднималась по лестнице продрогшая, заснеженная и обледеневшая, без особого успеха отыскивающая в сумочке ключи от квартиры. Ты сам открыл мне дверь. Снял с моих плохо слушающихся после пронизывающего ледяного ветра пальцев перчатки, стащил с меня пальто. И, несмотря на все мои слабые возражения, отправил в горячий душ. Я взяла из твоих рук тёплую домашнюю одежду, которую ты мне достал, завершающим элементом стал твой свитер; ты отлично знаешь, как я люблю иногда надеть твои вещи, и почувствовать их запах, - твой запах, ощутить, непостижимым образом приходящее сразу ко мне умиротворение и уют.
Мы вместе отправились на кухню, чтобы из недавно вскипевшего чайника налить мне кружку горячего чая с молоком. Вернувшись в комнату, мы сели на диване, я прямо с ногами, облокотившись на подушку. Ты смотрел на то, как я пью - как только умеешь заваривать ты - самый вкусный чай из тех, что я пробовала. Пью его, держа кружку, как маленькие дети, обеими ещё не совсем согретыми руками, а поверх неё гляжу на тебя, и тепло согревает уже и моё сердце. Я поставила пустую кружку на пол. Ты тщательно закутал меня в плед, и посадил рядом с собой. А я прижалась к тебе и уткнулась своим носом в твою шею. Я чувствовала, как ты крепко обнимаешь меня, и все страхи, мои сомнения, холод сегодняшнего дня отодвигались куда-то на задний план, бледнели, пасуя перед твоей силой и уверенностью.
…Так вот чему можно улыбаться в снегопад…
Моё тонкое оконное стекло, а за ним - весь остальной мир, если не считать мою комнату, которая существует сейчас
отдельно от него; и меня в ней. Для меня же существует только то, что я вижу, к чему я прикасаюсь, всё прочее, как
перестаёт находиться в зоне моей досягаемости - начинает бледнеть и таять… И это лишь начало, первые моменты. Дальше -
казаться нереальным. Затем начинаю сомневаться в существовании того, что было, как данности. В завершающей стадии приходит
отрицание, что это по-настоящему происходило, имело место быть; и не исключено, что это являлось моей фантазией, которую
я так часто проигрывала снова и снова у себя в мыслях, как понравившуюся мне пластинку. Может так, моя память реагирует на
происходящее, которого нет около меня в данный момент, потому что, неизвестно вернётся ли ко мне в следующий, - и вообще
когда-либо. Что делает из прошедшего приятную на вид иллюзию, которая когда-то занимала меня, но теперь превратилась
просто в воспоминание о ней. Чтобы я не испытывала разочарования, когда что-то важное для меня в жизни никогда не
возвратится, не станет прежним, - это остаётся в памяти некой бутафорией. И ничем большим. Утрата иллюзий - таких
иллюзий, - видимо для меня менее болезненно, а значит, более приемлемо. То, что рядом со мной, здесь и сейчас - это для
меня реально, потому что я это ощущаю. Всё, что вдали от меня - надумано, эфемерно - и лишь когда вновь приближается ко
мне, вновь начинает для меня существовать, обретает для меня необходимую реальность.
А я сегодня про тебя читала. Представь такое. И твои разговоры с другими читала. Пролистала больше, чем достаточно страниц, на которых написано о тебе.
…твоё второе имя на кончиках моих пальцев…
Да, многое хранилось в моей памяти из того, что прочла я. Но и было новое. Хотя, Бог с ним, новое ли, старое, - я читала о тебе. Как пишут другие. То, что они тебе пишут. И твои ответы им. И твои размышления, в которые ты меня никогда не посвящал. Но теперь невольно сделал это.
И рискуя едва воцарившимся в сердце покоем - читаю, ищу, перебираю, вглядываюсь в строки текста, а их нескончаемое число. Они закончатся, когда я откинусь на спинку стула. Прикрою на время глаза, и дам отдых и им, и кистям своих рук.
…твоё второе имя за моими закрытыми веками…
Передо мною замаячил вопрос. Тебе, хорошая моя, это уже зачем? То, что не с тобою, а позади, - зачем? Как душу из тела, ты новый смысл из прочтённого не вынешь. Нет. А вдруг есть. Упрямлюсь. А вдруг есть то, что ускользало, проходило бесшумно, терялось среди прочего. Найдёшь, - да, допустим, сыщешь ты это. Заветное, тайное, желаемое. Только вот... Да, всё бы, а вот это "только". Отбрасываю прочь теребящие сомнения, в которых: а надо ли?
…твоё второе имя на моих губах и языке…
Я беззвучно проговариваю буквы по отдельности. Заново испробываю на вкус твоё имя. Оно почти то же. Как и прежде, но почти. Неуловимо поменялось. Но что? Произношу его вслух. Нет, в мире ничего не произошло после этого. Не должно было. Потому всё чинно стоит на своих местах. Не повторяю попытку. Иначе я могу не остановиться. И расплакаться могу. Маячащий вопрос: даже, моя хорошая, расплакаться? В самом деле, что я. Да и давно… И что. Давно, позади, в прошлом. И что? Это не играет роли. Это то, что давно, - сейчас со мною. Сейчас со мною.
…твоё второе имя на надписанном тобою письме…
Взялась за твои послания мне. Снова в чтение. И в воспоминания. Боль за каждой строчкой. Твоя и моя, ставшая неразделимой. Пусть только она и осталась. Пусть осталась. Я чувствую это. Откладываю письма аккуратно в сторону, чтобы одним движением, не усыпать ими весь пол. Их хватит на это. Да, было. Да, теперь нет. А что есть? Любопытно. Если я не утратила ещё способность быть любопытной. И в этом вся я. Такая я этой ночью. Но за ней будет и утро, которое не привнесёт в меня никаких изменений.
А началось всё с того, что я сегодня про тебя читала…
"…Прислонившись к твоим коленям,
я сижу на полу и перечитываю книгу.
Ты рукой иногда лохматишь мне волосы,
уложенные ещё с утра с тщательностью.
Чувствую исходящую от тебя уверенность
в следующем моменте происходящего.
И балую себя этим, наслаждаясь.
Запрокинув мне голову, целуешь мои губы.
За окном не торопясь, сгущаются летние сумерки.
Мы мало обращаем на них внимания.
Мы заняты ощущением присутствия друг друга.
Вокруг нас расположилась аура умиротворённости.
Я крепко держу твою ладонь.
Гляжу прямо в твои проницательные глаза,
оказавшиеся на этот раз добрыми и нежными…"
То, что вынуто из шкатулки моих воспоминаний
ко дню завтрашнему, обретающее в нём новые очертания.
Я слегка задыхалась…
оттого, что этой летней ночью
я старалась беззвучно плакать.
Хамелеонное время суток.
Трепещущее утро маскирующееся
под невозмутимую личину ночи.
Беззвучная, еле слышная горечь июня
на моих нижних ресницах.
Покусывание губ для обеспечения
нетронутости и целостности тишины.
Да! Все приличия соблюдены.
Горечь и беззвучие слёз составят
неуклюжее воспоминание на то, -
что уже без зазрения совести, можно
назвать утром; и оно - воспоминание
будет опрокинуто навзничь и тем исчерпано.
Для Утра. Не для меня. Хотя?…
Лозы дикого винограда
свешиваются перед моим
полуоткрытым в сад окном.
Белым кусочком льна
среди виноградных лоз
мелькает бабочка-капустница.
На фоне светло-лазоревого
небосвода видятся только
зелёные верхушки рябин,
яблонь и вдалеке - берёз.
Лазурь и зелень, сдобренные
солнечным полуденным светом.
Воздух как единая композиция
нагретой травы и дыхания
цветущих растений.
Большего, чем у меня есть
сейчас - всего этого -
мне и не желается.
Бесплотные розоватые жемчужные облака. Всё вокруг усеяно семенами берёзы. Четыре нераспустившихся, набирающих силу бутона лилии. Обвязанный сноп высокого золотого шара в углу. Трёхцветные флоксы нежные в своём вечернем аромате. Растущие вблизи их подножья жеманные белые маргаритки. Скромные и неприметные; но изысканные в безыскусности оттенков и слабости стеблей. Радостные с солнечной серединкой белеющие ромашки рядом; элегантно, но задорно протягивающие листочки. По краю, как окантовка, декоративный тоненький лук с уже отцветшими бордовыми верхушками. С боку яркие тигровые лилии - оранжевые с чёрными точечками, словно мушками; с загнутыми назад лепестками и пачкающей руки коричневой пыльцой, которая в отличие от самих цветков не душиста. Давно в самом начале лета подарившая ягодами жимолость, как бы присевшая в реверансе вдоль дорожки. Словно огромные разноцветные ромашки позади её: одни - нежно-сиреневые с аккуратно вырезанными лепестками и большими серединками; другие - насыщенно жёлтые, растущие и цветущие в завидном изобилии. Подсолнухи, преклоняющие от тяжести созревания свои головы. С прохладной мякотью ягоды крыжовника, просящиеся в ладонь, а затем в рот. Великолепная в маленьких яблоках, которые в недалёком будущем станут почти прозрачными и золотистыми, - яблоня, как плакучая ива, наклоняющая ветки с вкусной тяжестью. Белоснежные граммофоны у вьющегося по бечёвкам тёмно-фиолетового клематиса. Снова крыжовник, более взрослый и лучше скрывающий ягоды внутри своего куста с крепкими суховатыми веточками. Красная смородина, исправно приносящая каждый год свои кисленькие ягодки. Высоченная яблоня, отдыхающая в этот год от вызревания плодов, соседствующая с молодой рябиной. Небольшое поле цветной капусты. Снова скопление тигровых лилий. Ещё
один клематис - на этот раз светло-вишнёвый и с более округлыми лепестками. Тёмно-бордовые через дорожку кусты роз. "Алёшенькин виноград", созревающий к осени - светлый и очень сладкий. Крупная садовая ромашка - открытая всем взглядам с четырёх сторон. Ряд чёрной смородины, с которой уже сняты все спелые ягоды, и которая теперь служит для заваривания чая из её листьев вкупе с мятой. Вишнёвые деревца с редкими оставшимися по случайности на ветвях вишенками. Самовольно выросший укроп. Несколько молодых груш и рядом как наперсница, старая яблоня с осенним сортом яблок. Ещё одна большущая яблоня и невдалеке её груша-северянка с замечательно вкусными плодами, поспевающими в середине августа. Угол, который занимает облепиха с продолговатыми более сладкими и округлыми более кислыми ягодками. Ровные ряды виктории, где сейчас попадается парочка спелых клубник. Ещё чёрная смородина, подготовленная уже к следующему сезону. Старая невысокого роста яблоня. Её яблоки созревают зимой, лежа в укромном уголке дома. Садовая земляника. Второй куст цветка золотого шара перевешивается за загородку. Поленица. Ряды хрустящей морковки. Плетущиеся вверх по бечёвкам огурцы. Много малины разных сортов: и большие ягоды, и круглые маленькие, и почти треугольной формы. Розовеющие помидоры. Почти в центре сада - самое высокое дерево - груша-лимоновка. У дома - оплетающий его любовно дикий виноград. Вокруг берёзы. Стрёкот кузнечиков. Жемчужное небо. На горизонте кремовая полоска. Окна моего садового дома освещены. Я, вернусь на второй этаж через пару минут, прилягу на кровать, и, помечтав, усну, чтобы завтра встретить новый день - третье число третьего летнего месяца. А в этот момент - пока я в самом саду - я, остро ощущающая все вечерние ароматы августа, дышу полной грудью и думаю о завтрашнем, и о том, что окружает меня сейчас, сию минуту, пишущую в сумерках эти строки.
Между нами разделителем стоит празднование того дня, в который ты родился двадцать девять лет назад. Как
это могло произойти? Просто и не обсуждаемо. Ты - примкнувший к торжеству подарков, поздравлений,
вниманию друзей. Я - отстранена от праздника под громким для меня сейчас названием День Рождения. Твой
День Рождения. То всё радостное сегодня по праву принадлежит тебе. Но удовольствие мне дало бы
наблюдать за тобою, за именинником, за которого поднимают бокалы, приплетая к тосту всякие лестные
слова. Празднество твоего двадцатидевятилетия повисло в воздухе не разделённым нами, хотя разводящим
нас по две стороны. По две стороны от твоего Дня Рождения.
Наш дом, наполненный уютом и любовью,
Я создала бы тебе по одному твоему слову.
Ты знал бы, что каждый вечер, когда закончишь дела -
Тебя в твоём, - нет, в нашем доме с нетерпением ожидаю я.
Я бы внесла в наш дом всё, что тебе не доставало:
Спокойствие, тепло, желание вернуться после завершения дня,
Уверенность в том, что всякий раз возвращаясь домой,
Ты увидишь освещенные окна и за ними мой силуэт.
Ты бы рассказывал мне о своих планах и о сегодняшнем дне,
Я бы слушала тебя, ведь когда любишь, знаешь, как важно:
Внимание и всё то, что касается любимого - тебя.
Мы бы ужинали, и пили чай, сидя на диване в комнате.
Ты иногда доделывал оставшуюся на вечер работу,
Я понимая, какое она имеет для тебя значение, не мешала,
А занималась чем-то своим: работой по дому или читала бы,
Выбирая временами тебе смешные из книги места.
Я подарила бы тебе дочь, и похожа она была бы на меня,
Но твои карие глаза перешли бы ей. Как бы я любила с первой минуты
Как я поняла, что она родится. Наш с тобою ребёнок...
Она бы ещё больше сблизила нас, она наша частичка.
Гармония - вот чтобы ещё было в нашем с тобою доме тогда.
…
Наш дом, наполненный уютом и любовью,
Я создала бы тебе по одному твоему слову.